Этот район, прилегающий к крупнейшему в Европе Ладожскому озеру, действительно уникален. Матушка-природа или Всевышний – как кому нравится – постарались на славу. Геологи вам расскажут, что доисторический ледник «промял» в этих краях земную кору почти на 300 метров. Затем за короткий, по геологическим меркам, срок – всего-то 10 тысяч лет – в результате таяния льдов земная твердь, под аккомпанемент ужасных землетрясений, «выпрямилась» самым причудливым образом. Так явилось на свет современное Северное Приладожье.
Каждый специалист из семи институтов Карельского научного центра РАН – геолог, гидролог, зоолог или биолог – мог бы по-своему рассказать вам об уникальных особенностях этого района. Но всех этих ученых уже на протяжении 25 лет объединяет одно стремление: придать Приладожью статус особо охраняемой природной территории. И сегодня наш собеседник – один из авторов проекта «Национальный парк «Ладожские шхеры», кандидат биологических наук, ведущий научный сотрудник Института леса КарНЦ РАН Алексей КРАВЧЕНКО.
– Алексей Васильевич, сейчас в Карелии существуют три национальных парка, но их создание не сопровождалось столь длительным, бурным, а подчас и мучительным процессом. С чем это связано?
– Первый национальный парк – Водлозерский – получил свой статус в 1991 году. Через год открылся парк Паанаярви, а в 2006 году – Калевальский. Создание этих особо охраняемых территорий вызвано, в общем-то, одним стремлением: сохранить уникальные водоемы, геологические образования, флору и фауну – то, что мы называем нетронутой природой. Но с точки зрения экономики все это именуется просто: сырьевые ресурсы.
Сейчас уже мало кто помнит, что в конце 80-х годов в районе Паанаярви собирались построить гидроаккумулирующую электростанцию. Для этого на одном озере предполагалось возвести 100-метровую дамбу. В ночное время, когда потребление электроэнергии в общей сети региона снижается, ее подача переводится на насосы ГАЭС, начинающие качать воду в этот водоем из нижнего озера, а днем эта масса воды спускается обратно через турбины станции, вырабатывая энергию. Паанаярви просто бы погибло. Тогда карельские ученые и общественность забили тревогу на всесоюзном уровне. Проект удалось остановить.
В Приладожье тоже произошло столкновение интересов, и в более агрессивной форме. Причина проста: пара сотен километров и до Питера, и до Петрозаводска. Аппетит у бизнеса разыгрался не на шутку. Судите сами: начиная с «нулевых» годов принимались различные постановления правительства о создании парка, но они так и не были выполнены. Последнее подписал в бытность премьером Владимир Путин. По этому распоряжению национальный парк «Ладожские шхеры» должен был быть создан в 2012 году.
– Но еще в 2001 году вы были автором предложений в рамках международного проекта TACIS по созданию национального парка «Ладожские шхеры»…
– Это был по-настоящему обстоятельный проект, в разработке которого принимали участие карельские и финские ученые. В нем мы обосновали создание парка площадью 84 тысячи гектаров, из которых суша составляла бы 53 процента, а почти 900-километровая береговая линия охватывала бы свыше 300 островов. Согласно проведенному функциональному зонированию, лишь шесть процентов площади парка подлежало строгому запрету на всякие посещения, а 17 процентов – в основном акватория Ладоги – получали статус особо охраняемой территории, где побывать было бы возможно только в сопровождении гида. Кстати, в российских нацпарках зоны строгого запрета составляют около трети их площадей.
– Что же остановило проект?
– Индустриально-курортное лобби. Промышленники на правах долгосрочной аренды начали добычу древесины, причем в арендаторах находились такие «экзотические» компании, как «Комилесзаготпром». Сняли лес – пришли горнозаводчики крушить на вырубках скалы на гравий. На побережье и на островах бизнесмены стали строить приюты для богатых туристов и собственные виллы. А что? Пригнал баржу со стройматериалами на остров или на укромный берег, гастарбайтеры построили особняк – и живи! Увидеть тебя можно только с воды. А на Ладоге сейнеры тралами буквально сгребали всю рыбу.
В аренду передавались целые острова. Ее жертвой в 2003 году стал остров Койонсаари близ Лахденпохья, известный своими песчаными пляжами. Он стал территорией, закрытой для местных жителей, привыкших здесь отдыхать. И таких примеров немало.
– А как относилась к происходящему власть?
– Конечно, можно сказать, что сдача в аренду земель велась исключительно во благо экономики районов. Но можно предположить, что существовала и коррупционная составляющая. Иначе как объяснить, почему так усердно тормозили процесс создания национального парка? Местные администрации, словно играя, по очереди неоднократно то объявляли о согласии, то отказывались участвовать в проекте.
«Отказники» при поддержке чиновников правительства Карелии организовывали народные сходы, пугая людей: если будет нацпарк, то вам лопату у дома воткнуть не дадут без разрешения Евросоюза, не то что новый дом построить. А весь парк обнесут забором из колючей проволоки.
Нам, авторам проекта, просто не давали сказать правду. Дело доходило до того, что однажды один из сортавальских «воевод» не постеснялся в присутствии депутатов Заксобрания пригрозить: «Приезжай к нам в Сортавалу – живым ты оттуда не уедешь!». Такие горели страсти.
– Но решать, быть ли парку, должна была Москва…
– И она решала: этот проект, как и другие, отклонялся по самым разным, подчас абсурдным причинам. Одна из них мне запомнилась особенно: топонимика. Дело в том, что после того, как земли Приладожья перешли в 1944 году к СССР, советские топографы русифицировали финские названия, «съедая» двойное «а», и писали на картах, например, Панаярви. Но в 80-х годах мы стали применять правильное написание. И вот столичные эксперты зацепились: «Какой «Койонсаари»? На наших картах есть остров Койонсари, а вашего в природе нет. До свидания!
– Бог с ними, с чиновниками. А как удалось убедить народ?
– Жизнь убедила. Когда арендаторы стали варварски рубить лес, чуть ли не за околицей устраивать щебеночные карьеры, когда жители некоторых поселков вдруг обнаружили, что единственный выход к Ладоге закрыт забором с табличкой «Частная собственность».
Жители поняли, что национальный парк – это не резервация с «колючкой». Что их права будут сохранены: все узаконенные сельхозугодья, дачные кооперативы и личные подворья никуда не денутся – они не входят в состав парка. А «страшная» запретная зона – всего лишь четыре участка, непригодных для деятельности человека, где сохранилась девственная природа.
– И можно сказать, что справедливость восторжествовала?
– Прошедший экспертизу проект уже не тот, что мы делали в рамках TAСIS. Его в течение трех лет разрабатывал Росгипролес – специализирующаяся на создании национальных парков по всей стране организация.
Но дело не в возможных изменениях – было упущено время. В нашем проекте предусматривалось строительство 11 кемпингов, 40 туристических стоянок с необходимой инфраструктурой, двух десятков экологических троп и маршрутов. В 2001 году Евросоюз, Совет министров Северных стран и особенно Финляндия были готовы выделить на это большие деньги: 1,4 миллиона евро в течение пяти лет. Плюс взносы российской стороны.
Еще до получения долгожданной экспертизы было ясно: мы сильно опоздали, а проще говоря, «профукали» поддержку западных партнеров. Сейчас из-за взаимных санкций и обид никому не будет дела до парка «Ладожские шхеры». Финны, насколько я знаю, сильно сократили расходы даже на свою природоохранную деятельность, а у нас, как известно, по всем направлениям идет «оптимизация».
– Алексей Васильевич, что-то грустно получается...
– Да нет, положительная экспертиза – это отличный результат для сохранения Ладожских шхер. Даже если российское правительство будет медлить с утверждением статуса национального парка, нам есть что делать. С лесными вырубками, карьерами ситуация более-менее стабилизировалась. Надо начинать активную борьбу с самостроем, произволом арендаторов. Но это уже задача не ученых, а карельских законодателей и правоохранительных органов.