Как стать развратником
...Дмитриев провел меня в комнату, которая в таких квартирах обычно считается гостиной, но она, скорее, напоминала кабинет: по стенам - книги, папки с документами, фотографии, и еще черт знает что, но непременно связанное с профессией хозяина. Юра вытащил из пачки «Беломорканала» папиросу – сколько его помню, он этой марке никогда не изменял. «Беломор» стал его «брендом»: каждый любитель даже самых изысканных сигарет, обязательно попросит у Юрия папироску.
- А это... Тебя не прослушивают?
- А это, - повторил он, - ты у них спроси…
«Они», как считает Юра и отстаивает эту версию на следствии, - неизвестные люди, которые похозяйничали в его квартире. Незадолго до ареста его пригласил участковый (вас часто приглашают в опорный пункт полиции?) на формальную беседу, которая затянулась на четыре часа. Вернувшись домой, Дмитриев заподозрил что-то неладное, будто в доме кто-то побывал. А потом - обыск…
- Про фото ты знаешь. Дочка, когда мы ее взяли из детдома, была худенькая, болезненная. Медики сами посоветовали вести наблюдение и фиксировать состояние здоровья. Органы опеки были в курсе. При обыске изъяли компьютер, нашли 140 фотографий и девять из них «определили», как порнографические. А еще нашли более двух сотен «гигов»… «взрослой» порнографии, закаченной на жесткий диск.
О «порноснимках» Дмитриева некоторые федеральные СМИ действительно трубили, смакуя свои, ничем не подкрепленные предположения. Но ни слова не было сказано о том, что ни один человек в ходе следствия, включая родных, соседей и саму приемную дочку, ни сказали о нем ни единого плохого слова. Он взял опекунство над этим ребенком, когда после развода родные дети – дочь и сын - уже выросли: «Я сам детдомовец, воспитывался в приемной семье, вот и решил дать девочке то хорошее, что привили мне мои приемные родители». Но, несмотря на это, Юрия лишили опекунства.
- А «взрослая» порнуха-то зачем?
- Я предполагаю, что для «подкрепления» версии об общей направленности моей «развращенной личности». Доказательств не нашли, и попытка обвинить меня в любви к порнофильмам, или что там они мне закачали – я не их видел - отпала. Этот пункт не вошел в обвинительное заключение.
- Еще тебе вменяли хранение «основных частей» огнестрельного оружия…
- «Основная часть» - это обрезок ствола охотничьего ружья 16 калибра. Его я нашел лет двадцать назад во дворе. Взял, чтобы дети не подобрали – мало ли чего. Забросил дома на антресоли и забыл «за давностью лет». Там его и нашли.
Со снимками приемной дочери Дмитриева, которые были квалифицированы как «детская порнография», сторона обвинения, похоже, тоже зашла в тупик. Первая экспертиза дала «положительную» оценку, что предоставило возможность стороне обвинения требовать многократного продления срока заключения под стражей. Но 22 июня 2017 года приглашенный защитой авторитетный эксперт, президент Национального института сексологии Лев Щеглов, заявил, что фигурирующие в процессе фотографии не могут считаться порнографическим материалом. Он также резко раскритиковал проведенную следствием экспертизу, назвав ее заключение «почти юмористическим документом».
- Юра, у меня, как и, уверен, в каждой семье есть фотографии детей нагишом - в ванной, после купания на даче… Как ты думаешь, это тянет на твою статью?
- Найдется такой же анонимный «доброжелатель» - почему бы и нет? – Юра лукаво улыбнулся и не без юмора предложил. - Что собирать в "тюремный баул" и о тамошних обычаях – я хоть сейчас тебе расскажу. Смотри, какие шедевры делают в Бутырке, - и он показал две иконки, написанные вполне профессионально на куске обычной простыни.
«Я не знаю, сколько имен…»
- Твоя работа по возвращению имен репрессированных на эти 14 месяцев была остановлена?
- Почему? - удивился Юра. – Вот смотри, - он не без гордости показал толстый том: «Книга памяти карельского народа». О ней Дмитриев мне говорил при встрече месяца за три до ареста, жаловался, что нет денег на издание. И вот она вышла в его отсутствие. Взглянул на выходные данные: «Издано при поддержке Международного Мемориала».
- Помогли друзья?
- Я бы сказал – единомышленники. Их много на просторах бывшего СССР и живущих в странах дальнего зарубежья: люди, чьи родственники пострадали от рук сталинского режима, и те, кто хочет, чтобы об этом знали правду. Сейчас называть их имена я уже опасаюсь...
Вот ты сказал, что моя работа прервалась. А этого не могло произойти. Она не прерывалась ни на минуту, начавшись у той ямы в Бесовце, где я сказал, что этих людей надо похоронить по-человечески. С тех пор иду по этому пути.
Ты знал Ивана Чухина, подполковника милиции, народного депутата РСФСР, который уже в то время «копал» историю строительства Беломорканала, занимался реабилитацией жертв сталинских репрессий. Я стал его помощником, и Чухин засадил меня за работу в архивах - заполнять карточки на репрессированных. Их были тысячи и тысячи - сначала в архиве КГБ, затем в прокуратуре... Ксероксов тогда не было, фотографировать не разрешали. Я выкрутился: приносил в архив диктофон – наговаривал данные, а по ночам дома расшифровывал и думал…
С Чухиным мы выпустили «Поминальные списки Карелии», но Иван Иванович рано ушел из жизни… Затем уже появились «Место расстрела Сандармох», «Беломорско-Балтийский водный путь (от замыслов до воплощения)». И вот еще книга о репрессированных карелах…
- Сколько в ней имен?
- Не знаю, не считал. Мне важнее, сколько еще людей ждут сведений о своих безвестно сгинувших родных. Ты обратил внимание, что она составлена не в алфавитном порядке, а в административном – по населенным пунктам? Я это сделал специально: пусть неудобно искать нужную фамилию, если не знаешь, откуда твой род, но листая книгу, увидишь сколько людей было репрессировано в Карелии – в Паданах, Ведлозере или Лехте…
- Юра, пока тебя не было, в некоторых публикациях высказывались предположения, что с каждым годом «Мемориал» намеренно «накручивает» число жертв Сандармоха, да и вообще, «там лежат пленные солдаты Красной армии, расстрелянные финнами в годы войны». При этом делаются ссылки на некие «недавно рассекреченные данные».
- Скрыть до сегодняшнего дня «безвозвратные потери» Красной армии в 15 – 20 тысяч человек - цифры, которые приводятся в этих статьях - невозможно. Пусть мне покажут эти документы. Я неплохо знаю все забытые «могильные» места Медвежьегорского района и, может быть, с военными поисковиками нам удастся восстановить истинные захоронения военнопленных.
- Сейчас у тебя после, как ты сам говоришь, «творческой командировки» снова появилась возможность работать. Какие планы?
- На книгу о карелах у меня ушло около десяти лет. Сейчас работаю над списком так называемых спецпереселенцев – не заключенных ГУЛАГа, но и не свободных - граждан, насильно высланных в Карелию со всего Союза. Составлять его я начал давно, а когда закончу, не могу даже предположить - такой огромный пласт истории. Среди этих спецпереселенцев есть и знакомые фамилии. Вот, например, - Юра потыкал «мышкой» компьютера, - знаешь Тугарина?
- Олег Федорович, заместитель мэра Сергея Катанандова…
- А здесь – Федор Тугарин…
Кому надоел Дмитриев?
- Юра, кому же ты все-таки «на хвост наступил»?
- Видит Бог – сам не знаю. Может быть, кто-то хотел «отжать» работу? Но это – не бизнес. Какой у меня доход: от издания книг – так у правительства Карелии, официального заказчика, аванс не выпросишь. Зимой в архивах сидел – пенсия в шесть тысяч поддерживала, а летом - на экспедицию – деньги, не поверишь, как-то сами собой находились. То запоздалый аванс придет, то какую-то еще работу оплатят.
Надоел местным властям со «своими репрессированными»? Ну да, трудно было работать особенно в последние годы, и не только из-за финансирования. Представляешь, принимает госкомиссия книгу: а у вас тут дата смерти указана: «6 мая». Это относится к персональным данным, публиковать нельзя. Я, скрепя сердце, ставлю: «май», убирая точную дату.
- Может, ты перешел дорогу кому-то из ныне здравствующих и высокопоставленных родственников палачей?
- Пусть это звучит слишком цинично, но я занимаюсь покойниками: арестован – сослан – расстрелян. Теми, кто вершил их судьбы, интересуются другие.
…В дверь позвонили: Юра предупреждал, что у него будут еще посетители - мне пора уходить. Напоследок я не удержался, глядя на начинающую отрастать бороду и седину на голове:
- Опять возвращаешься к образу Хоттабыча?
- Волосы я отращиваю, когда начинаю какой-нибудь серьезный проект. Самым первым была моя дочка Екатерина, тогда я не стригся до ее появления на свет. А потом пошли другие проекты – книги, они тоже как дети…