Падежи на службе буржуазии
Какое мужество потребовалось ученому, чтобы в сердцах заявить: «У меня такое впечатление, что они в Карелии ввели бы хоть французский язык, если только руководство приказало бы это сделать»!..
Расследование явно заходило в тупик. В конце мая 1939 года начальник следственной части НКВД СССР получил такой рапорт: «… ни в докладной записке, ни в процессе следствия членораздельно не установлено, в чем же конкретно выразилось извращение карельского языка участниками этой организации... Совершенно непонятно с показаниями и в отношении Хямяляйнена. Одни следственные документы указывают на то, что он извращал карельский язык. Другие документы говорят о том, что он боролся с лицами, извращающими карельский язык».
Летом 1939 года была создана вторая экспертная комиссия, которая вплотную занялась наследием разработчиков карельского языка. В итоге, заклеймив уже разоблаченных «финнизаторов», эксперты нашли некоторые следы их влияния: «При разработке карельского литературного языка отдавалось предпочтение формам сходным с финскими и финской грамматикой, что привело к искажению языка и его финнизации, в частности, введено 12 падежей (в финском – 15)». Но самый главный вред они усмотрели в переводе «святого писания» большевиков – «Краткого курса истории ВКП(б)», перевод и редактирование которого производилось под непосредственным руководством Смирнова Д.П.: в 52 строчках на 1-й стр. пришлось заменить 5 финнизированных слов! Таким образом «вина» ученого и партработника была «доказана».
Хеппи-энд по-карельски
26 июля 1939 года в деле «о карельском языке» по обвинению Хямяляйнена и Смирнова по ст. 58 УК РСФСР была поставлена резолюция: «Представить на обсуждение Особого совещания». В зловещей сталинской внесудебной инквизиции оно пролежала до 26 февраля 1940 года. В этот день прокурор СССР прекратил уголовное дело в отношении всех членов группы, за исключением Смирнова. Вот почему мы назвали этот случай далеко не стандартным в практике большевистских репрессий. Но Дмитрия Петровича Смирнова это не касается: он сгинул в сталинских лагерях в 40-х годах.
Константин Белоусов попытался проанализировать причины столь редкого «хеппи-энда». По его мнению, дело не было доведено до логического конца по разным причинам. Первая – следствие велось в период смены руководства НКВД – на смену «злодею» Ежову пришел «хороший» Берия, и партия признала, что «… массовые операции по разгрому и выкорчевыванию вражеских элементов, проведенные органами НКВД при упрощенном ведении следствия и суда, не могли не привести к ряду крупнейших недостатков».
Вторая причина, как считает историк, заключается в том, что в 1940 году на повестке дня были совершенно другие вопросы. Конкретно – создание Карело-Финской ССР, которая уже повторно потребовала «финнизации» Карелии: обучение руководящих кадров именно финскому языку. А о карельском просто забыли, как и о самих карелах.
Громкое дело «о карельском языке» потеряло свою актуальность. Публичный процесс, как и все подобные ему, истерично проводимые над «врагами народа» в тридцатых, был уже попросту не нужен. Как написал тогда первый секретарь ЦК К-ФССР Куприянов: «Я считаю только одно, что политически нецелесообразно судить их здесь и открытым процессом». В 1950 году его самого престарелый вождь без всякого публичного шума упек в лагерь по той же 58-й статье...
Дмитрий Бубрих, также освобожденный из тюрьмы в годы войны, работал в эвакуированном в Сыктывкар Петрозаводском университете, в 1948 году он снова был ошельмован в ходе борьбы с космополитизмом. Матвей Хямяляйнен же навсегда связал свою жизнь с Институтом языка, истории и литературы Карельского научного центра.
Итоги «карелизации»
В 1939 году Карельский национальный округ под Тверью был закрыт так же неожиданно, как и создан. За девять лет его существования число тверских карелов уменьшилось на 30,6 тысячи человек. Согласно Всероссийской переписи населения 2010 года, численность тверских карелов составляет 7394 человека. Из них лишь 25 человек указали, что владеют только карельским языком.
В Республике Карелия, по данным той же переписи, проживало 45,5 тысячи карелов, а говорящих на родном языке – 15 тысяч человек. Как сообщает Википедия, «достоверно определить численность карелов в Финляндии не представляется возможным, так как карелы в Финляндии рассматриваются как часть финской нации. Примерно 25 000 человек понимают карельский язык, около 5000 на нем говорят». Меньше, чем у нас.
Упаси господь, предположить, что, используя эти данные, я выступаю против популяризации литературного карельского языка. Без него немыслимо сохранение наследия этого талантливого народа. И прежде всего – его культуры, которая должна передаваться из поколения в поколение. Но требования некоторых политиков сделать карельский язык государственным в нашей многонациональной республике – без всякого уважения к этим заявителям – считаю политиканством. Свидетельство моей правоты лежит даже на бытовом уровне: документы на официальных бланках К-ФССР и КАССР, почтовые конверты с надписями на русском и финском языках – архив моего отца. Ни на одном из них нет ни строчки, написанной от руки латиницей.
При подготовке этого материала я прошерстил массу публикаций современных авторов, которые «изучают и защищают» карельский народ. И в каждой третьей статье, посвященной его истории, читаю «финизация» с одной «н», еще чаще речь в них идет про «карел», но не «карелов». Да что там эти «защитники»! В официальном документе – описании Государственного герба Республики Карелия, принятом в 1993 году парламентом Карелии и ныне действующем, можно прочитать: «На щитовом поле помещена профильная фигура медведя... Он запечатлен в фольклорном творчестве КАРЕЛ».
Может, нам сегодня все-таки озаботиться о «великом и могучем», чтобы и остальные языки нашей родины не пропали?
