Орган как классовый враг
С приходом к власти большевиков органы стали уничтожаться, "как класс", враждебный делу социализма. Об этом рассказал профессор Московской консерватории Алексей Семенов, один из первых в нашей стране исполнителей так называемой "аутентичной" - то есть соответствующей по звучанию времени написания старинной органной музыки. И культура игры на этом инструменте, стала увядать. Даже в 80-х годах, рассказал Алексей Сергеевич, ему удалось получить разрешение минкульта СССР на выезд для стажировки в одну из знаменитых органных школ Австрии только спустя четыре года после подачи прошения. Правда, в отличие от нынешних стажеров, признался профессор, тогда, если государство уж отпускало "своих сынов" учиться за границу, то полностью брало их на свое обеспечение: от суточных по разряду низшего чина сотрудника посольства, до приезда жены раз в год на месяц. А также турне по стране пребывания по собственному усмотрению.
- Но мало иметь инструмент, - считает Алексей Сергеевич. - Его следует содержать должным образом. До недавнего времени органные мастера - настройщики этих инструментов - у нас в стране не входили в официальный реестр профессий. И поэтому им в трудовые книжки записывали: "настройщики клавесинов", духовых или даже струнных инструментов.
По словам Алексея Семенова, настоящий органный мастер - уникум, "штучный товар", их по стране единицы. Он должен, причем в совершенстве, обладать множеством специальностей: плотника-краснодеревщика, слесаря и инженера - это что касается материальной части органа. А дальше - музыка и акустика: уже духовная составляющая. У него десятки регистров, верхние октавы, которые при настройке инструмента могут быть не слышны даже профессиональному музыканту, а органный мастер их должен уловить…
Органных дел мастер
Таким мэтром в Кондопоге работает Сергей Горохолинский. Есть разные фанаты - спортивные, музыкальные. А Сергей - фанат точной механики и звука. С детства его интересовали механизмы и музыка, любопытный мальчишка и постоянно лез внутрь пианино, на котором занималась старшая сестра, и старался понять, как возникает звук, наблюдая за движением каждого молоточка инструмента. Много увидел и узнал о механизмах у своего дяди-часовщика. Так Сергей стал мастером-любителем по настройке и ремонту музыкальных инструментов. А потом в его жизни встретился человек, который окончательно определил его судьбу - Виктор Петрович Распевин, мастер по ремонту баянов, у которого Сергей много узнал о устройстве, природе звука, секретах ремонта баянов, свойствах материалов, клея для разных видов работ.
Виктор Петрович как-то рассказал ему о старом мастере - настройщике фортепиано. "Только он не каждого берет в ученики," - предупредил Петрович. - "Сам поймешь, почему". Так Сергей познакомился с Владимиром Ивановичем Коваленко.
- Он очень долго ко мне присматривался, - рассказывал Сергей, - потому что считал, что молодежь нынче идет в его искусство за "длинным рублем". Но потом увидел, что у меня действительно есть настоящий интерес, и стал раскрывать тонкости мастерства своего дела.
Сергей начал работать настройщиком в Хабаровской филармонии и одновременно учиться в местном институте Искусств и Культуры. А еще часто помогал краеведческому музею в реставрации старых экспонатов: музыкальных шкатулок, фисгармоней, напольных часов и фортепиано вековой давности. И вдруг приглашение из Карелии, на другой край страны - обслуживать кондопожский орган.
- Я слегка опешил и даже не совсем поверил. Около полугода провел в мучительных раздумьях, пока к нам не заехал органист Владимир Хомяков, который рассказал, что в Кондопоге действительно есть новый большой инструмент. Но орган там - словно сирота без присмотра, в плохом техническом состоянии, скверно звучит. А "лечить сироту" проблематично: у него сложное электронное сопровождение. Это все и решило - стало интересно попробовать привести "больного" в хорошее состояние и звучание.
Приняв предложение, Сергей отправился в Гамбург стажироваться на фабрику Rudolf von Beckerath - в "роддом" кондопожского органа.
- Это было безумно интересно, - рассказывает мастер. - Я пытался вобрать все, что можно и нельзя. Доходило до того, что оставался после официально окончившегося рабочего дня и просто бродил по фабрике от места где производили столярные работы к мастерским литья металла, изготовления труб, в общем - изучал весь процесс. Тогда я очень много мастеровых приемов просто подсмотрел, где-то, если не удалось узнать, домыслил, то есть - "украл". Но так часто бывает в нашей профессии: и мои придумки сегодня тоже кто-то использует.
Игры с пространством
Когда Горохолинский в 2006 году приехал в Кондопогу, орган был действительно не в лучшем состоянии.
- Но механика - это одно, а главное - акустика зала. Орган не только духовой, но и духовный, религиозный инструмент, ему нужен для полного звучания собор. Зал же Дворца искусств был построен как театральный. Когда я приехал, меня сразила плохая акустика: при звучании органа будто вата в ушах, хотя специалисты поработали: поставили на стены решетки - так называемые "диффузные ребра"или просто - диффузоры, чтобы звук распространялся равномерно и не было "порхающего" эха. Но это решение, улучшив четкость и разборчивость акустики в зале, в то же время практически "убило" реверберацию, так необходимую для звучания органа.
Вообще-то по научному реверберацией называется "процесс постепенного уменьшения интенсивности звука при его многократных отражениях". А проще говоря, от величины реверберации зала зависит та самая протяжность или "соборность" звучания органа, которая так восхищает публику.
В 2008 году Сергей внес в этот зал своеобразное ноу-хау: собственный электронный ревербератор, позволяющий регулировать эту самую "коварную" протяженность звука. Причем ее можно перед каждым из концертов настраивать по своему в зависимости от произведения или отключать совсем.
- Но была еще одна причина отсутствия этого эффекта, - продолжил делится своим "закулисьем" Сергей. - Я стал присматриваться к сцене: странная какая-то, далеко выдвинутая в зрительный зал, и ступеньки у нее не каменные, как везде, а деревянные. Нашел дырочку, заглянул, а там - в глубине - настоящие гранитные ступени. Выяснилось, что приезжал симфонический оркестр, и его дирижер счел, что музыканты на сцене не поместятся. Узнав об этом, скорый на решения Федермессер тут же велел сцену выдвинуть метра на два в зал. Оркестранты расселись вольготно, зато и без того небольшая реверберация полностью пропала. И только совсем недавно удалось убрать эту пристройку, вернув сцене первоначальный вид. Как результат - появилась небольшая реверберация и улучшилась акустика.
Мастер много экспериментирует, чтобы добиться в своем зале максимально достойной его инструментов акустики. Как известно, звук, распространяясь, отражается от любых твердых поверхностей в зале - стен, пола потолка, стульев и поглощается мягкими - обивкой кресел, занавесом и самими зрителями. Однажды он вместе с друзьями-органистами снял с задних спинок кресел деревянные панели (по восемь винтов на каждом - 400 мест в зале!) и прикрыл ими части мягких откидных сидений, обращенных к полу - звучание в зале и органа заметно улучшилось.
- Можно было бы математически рассчитать оптимальную модель акустики зала, - размышляет Сергей, - но если это и удастся, то, как ее воплотит в жизнь бригада строителей какого-нибудь дяди Васи, может свести все расчеты на нет. Тут каждая досочка - ее размеры, угол расположения, даже сорт древесины - должна работать на целостность всего звучания. А вообще, - добавил мастер, - я бы содрал все деревянные панели стен, отштукатурил их, и тогда орган бы действительно зазвучал, как ему и полагается - по-соборному. Был бы жив Виталий Александрович, уверен - он бы провел реконструкцию акустической составляющей зала, жаль что сразу специалисты не подсказали…