Почему полезно слушать старших
Отмечу сразу, что Тихон Васильевич был человеком глубоко религиозным, тяготевшим к церковно-славянскому языку, да еще излагал свои мысли в неспешном стиле литературы русского классицизма XVIII века, что непросто для восприятия современного читателя. Поэтому мы использовали лишь цитаты. Но, поверьте, вчитываясь в этот старомодный язык, начитаешь восхищаться его слогом и невольно ловишь себя на подражании ему.
Итак, заглянем эдак в год 1758-й от Рождества Христова, в дом деда будущего краеведа – известного в Петровской слободе купца Ивана сына Тимофеева Баландина. Длинными зимними вечерами собирались в нем старики-старожилы и вспоминали славные времена, когда появились на берегу Онего-озера чудные люди с чудными помыслами. Отсюда название книги – «Петрозаводские северные вечерние беседы».
О самом Тихоне Баландине известно не так уж много, если сравнить с тем, какое жизнеописание Олонии он оставил. Предполагается, что родился Тихон в 1748 году. Его семья слыла в Петровской слободе не только богатой, но и культурной, поэтому Тихон рано пристрастился к книгам. Грамотному мальчишке нашлось место в канцелярии Петровских заводов, где он «приобщался писать посправнее». Но когда парню стукнуло 16 лет, родитель отправил его набираться уму-разуму к знаменитым петербургским купцам. Здесь, в Гостином дворе, Тихон окончательно прикипел к книгам, обрел знакомства среди просвещенных духовных и светских персон. Он бросает торговлю, устраивается копиистом в Адмиралтейство, затем возвращается на Петровские заводы, а в 1779 году оставляет службу и шесть лет паломничествует по российским монастырям.
В 1804 году Баландин снова оседает в Петрозаводске, работает при заводах шихтмейстером – горным специалистом. Однако, выйдя в отставку, несмотря на довольно высокий чин, умирает в бедности. Могила его до наших дней не сохранилась, но не исчезли его уникальные рукописные рассказы, которые теперь исследователи КарНЦ смогли объединить в сборник.
Чиновник-патриот
Особенно любили старики вспоминать то время, когда в их богом забытую слободу приехал чиновник с «дружиною» ловить беглый люд, коего вокруг Онего-озера развелось бесчисленно. И вот достиг он наш полный «зверей, оленей и ланей» край. Здесь царев посланник узрел «благоприятность дня и возвещающего зефира, зеленеющия луга, леса и холмы, быстрой и извилистой реки бег журчащей воды...» И мельницу, приводимую оной в движение. Речь, как вы уже догадались, шла о реке Лососинке.
Чиновник, взглянув на реку и забыв про ловлю беглых крестьян и солдат, тут же открылся местному мельнику и рыбакам: мол, надобно мне обследовать эту речку на предмет строительства на ее брегах «вододейственнаго завода». Мужики отговаривали гостя: дескать, по берегам ее растут «дремучия и реку заглушающие леса, к тому топкия и зыбучия болота». А чиновник стоял на своем: готов «нужды перенести для государственной и отечественной пользы». Мужики уважительно согласились помочь ему и отчизне.
И вот что интересно. С тех пор они между собой стали называть его не чиновником, а патриотом. Сдается мне, что это слово в то время указывало на человека, не только любящего родину, но работающего для ее будущего. Сегодня же его примерили люди, восторгающиеся исключительно прошлым, но подчас ничего не делающие даже для настоящего…
Эта экспедиция по «джунглям» Лососинки, как рассказывали меж собой старцы, была очень обстоятельной. Патриот со товарищи прошли около 20 верст по действительно непроходимым и извилистым берегам реки.
Патриот изучил истоки реки – озера Лососинное и Машезеро – и изволил «следовать в стоящий на острове Машезерского озера монастырь на имя пророка Илии», где усердно помолился. Любопытно, знают ли сегодня многочисленные машезерские дачники о существовании этой обители?
Собрав все нужные сведения, а также прихватив образцы железных руд и выплавленного металла, гость направился прямиком в Москву к царю. Это было время, когда Петр «рубил окно» в Европу, и без бюрократических проволочек – «по настоянию ужасной войны время не терпело медленности» – монарх немедля отправил патриота с командой горных мастеров на брега Онего для детальной разработки проекта завода.
Они провели полную рекогносцировку местности в районе слободы. «Прошли уравнительною плоскостию и косогором, простирающимся шириною от упоминаемой Лососинки-реки до именуемой Ниглинки-реки». Догадываетесь? «Плоскостие» – нижняя равнинная часть центра Петрозаводска, «косогорье» у Неглинки – местечко Сенаторка, ниже моста на Первомайском проспекте. Словом, глухомань. А что вы хотите? Еще совсем недавно – по историческим меркам – в 1937 году местная газета писала: «В Петрозаводск приехал известный специалист по строительству трамплинов Майер. Он осмотрел место в конце улицы Ф.Энгельса (местечко Сенаторка), где западная окраина города обрывалась в лощину реки Неглинки». А дальше – леса да поля...
А патриот тем временем продолжал свое путешествие. «Потом, поворотив от оной (Неглинки) до возвышенных косогоров, объемлющих желтовидными песками до логовитой, кругловидной ямы, обросшей лесами и кустарником, чрез средину оной направляет беспрестанное течение упомянутая Лососинка-река». А это уж, наверняка, Онегзаводская Ямка, превращенная в 50-х годах прошлого века заводчанами из свалки угольного шлака в парк.
Завершая допетровский период «Бесед», отметим, что ни историки, ни авторы книги не считают «Беседы» Баландина строго историческим документом – ведь это записи, сделанные мальчишкой. Да и сам он пишет, что даже старцы не упомнили имя героя их рассказов – чиновника-патриота. Но можно предположить, что патриотом-то оказался горный мастер Блюэр – саксонец, которого Петр в 1702 году послал вовсе не ловить беглых мужиков, а с конкретной целью найти место для строительства завода. Но зато уж сценки встречи царя с жителями слободы у Баландина не отнимешь и не опровергнешь: других свидетелей нет.
Петр и Петропавловка
Всем нам известно, что в 1703 году Петр I повелел основать в устье Лососинки литейный завод, которому дал свое монаршее имя. Старцы вспоминают об этом так: «Великий монарх по рассмотрению поднесенных донесений в торжественном духе чрезвычайнаго удовольствия... наименованием на высочайшее свое имя «Петровские заводы» наречь повелел». И объясняют, потому что сей завод «твердый, яко из камени созижденный оплот, победы и великоважную славу России – страх, трепет, потрясение, поражение, побеждение...» И далее еще на полстраницы панегирика: «во бесконечное удивление, ужас и страх трепещущей Европы». Господи! Получается, что и тогда мы грозили не только шведам, но и всему континенту...
Как известно, сам отец-основатель «на заводы» как он называл слободу, не торопился, поручив строительство оных верному Александру Меншикову. Тот, правда, тоже руководил производством дистанционно – из Санкт-Петербурга, но периодически стращал заводчан своей инспекцией. А государя в слободе ждали и строили для него дворец и церковь.
Доподлинно известно, что храм во имя Петра и Павла появился в слободе по повелению самого самодержца. Государь, поклонник западного образа жизни, строил не только «новоманерный» флот, но и вводил «новоманерную» архитектуру. Первыми ее образцами и явились храм в Петропавловской крепости Санкт-Петербурга и наша одноименная церковь – пока еще деревянные. Проект питерской Петропавловки создавал знаменитый француз Ламбер де Герэн – первый иностранец, удостоенный ордена Андрея Первозванного. И можно предположить, что и наш храм был его детищем.
В некоторых краеведческих изданиях до сих пор утверждается, что церковь Петра и Павла в Петрозаводске была построена по чертежам самого монарха и он лично, аки Ленин на субботнике, носил на плече бревна и тесал балки. Но Петр Алексеевич изволил прибыть в слободу лишь 29 января 1719 года. Строительство же храма началось, судя по некоторым источникам, в 1703 году. Как вспоминают старцы, шло оно под руководством «присланаго из Москвы зодчаго, и надзирателей, и лучших заонежан-плотников к тому важному строению». Храм «из обтесанных претолстых бревен» сооружали восемь лет, и в 1711 году «величественный и прекрасный» он вознесся над слободой. «В высоту, – записывал за стариками Тихон Баландин, – простирающуюся имеет четыре уступа... Каждый уступ, окружающий храм мощен по плоскости и по загибам вид украшающий тесом».
Краевед усердно живописует каждую деталь церкви, но нам придется лишь пересказать его степенное повествование. Итак, петрозаводская Петропавловка (по некотором данным, ее высота составляла 40,5 метра) являла собой нечто вроде этажерки-пирамиды с уменьшающимися по площади ярусами, огороженными перилами и служившими смотровыми площадками. Венчал церковь шпиль с железным четырехконечным крестом. Другой, более поздний историк, протоиерей Антоний Нечаев отмечает, что на шпиле были установлены маяк и часы, и сообщает, что духовенство этому нововведению, особенно католическому кресту, шибко противилось. Но разве с царем поспоришь?
Судя по всему, Петр Алексеевич зорко следил за строительством храма, и издаля, как сказано в «Беседах», повелел заложить в нем три придела. Центральный – во имя апостолов Петра и Павла, в честь собственного тезоименитства. Правый – во имя Алексия, Человека Божия, то есть собственного сына. Левый во имя князя Александра Невского, имея в виду будущего князя – Александра Даниловича Меншикова. Практичный был царь: Богу – богово, а своих не забывал.
