Два товарища, два соавтора - маэстро Михаил Тоцкий и драматический актер Александр Картушин - не афишировали свое новое творение, поэтому их поклонники гадали, что интересного преподнесет творческий дуэт на этот раз.
Одни - поклонники автора поэмы Александра Твардовского - ждали встречи с Василием Тёркиным, ставшим народным героем войны для многих поколений советских людей. Многочисленные почитатели Тоцкого и Картушина надеялись услышать традиционно оригинальные аранжировки от маэстро в исполнении оркестра русских народных инструментов "Онего" и страстного исполнения текстов любимым актером. А третьи просто не пропускают не одного концерта из цикла "Музыка любимых книг".
И вот зазвучали так хорошо знакомые аккорды "Синего платочка". Меломаны гадали, какой текст зазвучит: довоенный, где "скромный платочек падал с опущенных плеч…", или фронтовой - "Двадцать второго июня, ровно в четыре часа..." Но Александр Картушин затянул:
"Синенький скромный платочек немец в деревне украл,
Темные ночи, поздней порою спину он им накрывал...
Порой ночной, удар получив под Москвой,
В панике фрицы мчат от столицы, им не вернуться домой".
- Буквально накануне, - рассказывает Александр Картушин, - Миша Тоцкий "откопал" целый пласт реально существовавших, но забытых песен...
Сегодня это называется фронтовой фольклор, и, благодаря песенному "Теркину" в филармонии, у нас есть повод рассказать о нем подробнее.
"Синий платочек" изначально был действительно скромным инструментальным вальсом, сочиненный польским пианистом Ежи Петерсбургским в 1939 году. Его джаз-банд, оказавшийся в СССР после вторжения нацистов в Польшу, выступал в Москве. Эту композицию услышал поэт Юрий Галицкий и тут же - на концерте - набросал к ней слова. В первые дни войны другой поэт - Борис Ковынев написал новый текст, и песня прозвучала по радио уже 29 июня 1941 года: "Киев бомбили, нам объявили, что началася война..."
Кто был автором фронтового варианта стихов "Платочка", история умалчивает, но подобных песен-переделок в годы войны было множество. В ротных "Боевых листках", в дивизионных и фронтовых газетах появлялись, подчас примитивные, но очень искренние стихи солдат и офицеров на популярные мелодии довоенных песен. Потом участники агитбригад "на колене" перекладывали их на музыку, и знакомый в то время каждому лирический "Шар голубой" стал боевым заклятьем: "Крутится, вертится фюрер-подлец, видит, что скоро наступит конец".
А уж "Жанетта", которая, как известно, "в кейптаунском порту с какао на борту поправляла такелаж"! Многие люди старшего поколения помнят бессмертные строки: "У них походочка, как в море лодочка..." Но музыка родилась гораздо раньше этих слов. Мелодию написал в 1932 году приехавший в США одессит Шолом Секунда для мюзикла на идише, однако на Бродвее он успеха не имел. Через пять лет права на это произведение купил молодой музыкант Сэмми Кан всего за 30 долларов.
Свинговый вариант этой мелодии, сделанный Каном, стал хитом, пересек океан, и в 1940 году под названием "Моя красавица" он зазвучал в СССР. Тут же, по сути, под "родную-блатную" одесскую романтику родились тексты в стиле шансона: "Старушка не спеша дорогу перешла, ее остановил милиционер" и "Красавица моя красива, как свинья".
Во время войны на эту задиристую мелодию была написана песня "Барон фон дер Пшик" (музыкальная обработка - Орест Кандат, слова - Анатолий Фидровский), которую исполнял Леонид Утесов:
«Барон фон дер Пшик покушать русский шпик давно собирался и мечтал.
Любил он очень шик, стесняться не привык, заранее о подвигах кричал.
Орал по радио, что в Сталинграде он, так на параде он, и ест он шпик...»
И заканчивается все очень плачевно:
"И бравый фон дер Пшик попал на русский штык –
не русский, а немецкий вышел шпик..."
Справедливости ради стоит сказать, что интерпретация этой песни родилась в блокадном Ленинграде, где ее исполнил джаз-оркестр театра Балтийского флота Николая Минха, и слова были: "Орал по радио, что в Ленинграде он..."
А как же "Жаннетта"? Писатель-маринист Виктор Конецкий рассказал, что этот вариант песни в 1940 году написали на уроках два девятиклассника ленинградской школы. Один из авторов - Павел Гандельман - рассказал: "Всюду звучали шлягеры на подобные темы: "Девушка из маленькой таверны", "В таинственном шумном Сайгоне", они возникали ниоткуда, никто не знал их авторов, но пели их все. И мне захотелось сочинить что-то подобное, такую сокрушительно-кровавую песню на популярный мотив. В 1943 году, после прорыва блокады, уже по ту сторону Невы, у костра я впервые услышал, как "Жанетту" пел совершенно мне чужой человек. Меня, помню, зашатало от удивления".
Вот так рождаются суперхиты!
Или вот наша всеми любимая "Катюша", которая в этот день прозвучала в зале филармонии. Но на сей раз она была до крайности жестока, однако слово из этого фронтового фольклора не выкинешь:
"Разлетались головы и туши, дрожь колотит немца за рекой.
Это наша русская "Катюша" немчуре поет за упокой.
Все мы любим душеньку "Катюшу", все мы любим, как она поет,
Из врага выматывает душу, а друзьям отвагу придает."
Насколько известно, авторам этого спектакля советовали выбрать более нейтральные тексты, благо их во фронтовом фольклоре было предостаточно: зачем людям XXI века слушать, как разлетаются "головы и туши"? Но нельзя же вырубить написанное пером Константина Симоновым 1942-м:
"Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон,
А в его по мертвым стоял."
И то, что вторил ему Илья Эренбург: "Убей немца! - это кричит родная земля. Не промахнись. Не пропусти. Убей!"
Призывы к тотальному насилию этого публициста продолжались практически до Победы - апреля 1945 года, пока его не "поправили" в газете "Правда": «В наши цели не входит уничтожение германского народа».
Но, как откровенно сказал Владимир Высоцкий, "Не забыть бы тогда, не простить и не потерять..."
... Когда отзвучала последняя мелодия, зал на несколько секунд замолк, а потом все встали, обрушив на авторов гром аплодисментов, и у многих были слезы на глазах. Артисты помогли им без всякого пафоса прочувствовать то страшное, не "киношное" время, что пережила наша страна.
