Самое интересное, что об этом командире, руководившем операцией по уничтожению Петрозаводска - старшем политруке 184-го саперного батальона Николае Арсеньеве - еще в начале 60-х годов рассказал Павел Лукницкий в своей трилогии "Ленинград действует… Фронтовой дневник". Но прошло это как-то незаметно.
Как инженер-металлург стал политруком-сапером
27 мая 1943 года на командном пункте, контролирующем район Черной речки на Синявинском направлении, встретились военкор Павел Лукницкий и комполка Николай Арсеньев, уже имевший на груди три ордена Красного Знамени и орден Отечественной войны 1-й степени:"Всю ночь до половины седьмого утра я беседовал с Арсеньевым», - записал корреспондент. – «О чем только не говорили!"
Николай Георгиевич Арсеньев родился в 1906 году в питерской рабочей семье, поступил на завод "Новый Лесснер" (впоследствии - имени Карла Маркса), окончил Политехнический институт, стал инженером-металлургом. Он работал по профессии, вступил в комсомол, а затем в партию. Был направлен на курсы пропагандистов, с которых его и призвали в 1937 году в армию в качестве политрука. Принудительная военная карьера в 30-х годах была уготована многим гражданским специалистам, тем более из "политеха", который был и остается одним из самых высокопрофессиональных и интеллектуальных вузов страны.
Той ночью они говорили не только о войне: "Арсеньев с детства увлекался литературой, музыкой, писал стихи... Читал очень много и тут, на фронте: Драйзера, перечитывает "Войну и мир"... Мы сегодня вспоминали любимых им с детства Жюля Верна и Джека Лондона, и он наизусть цитировал мне сказки Андерсена."
Николай Арсеньев был комиссаром лыжного батальона в "зимней" войне 1939-40 годов. Около 50 суток его группа лыжников-диверсантов провела в финских тылах и, возвращаясь к своим, триста метров ползла под снегом при 50-градусном морозе. "Наст сверху был прочен, а снег так глубок, что лыжники пробирались в нем, как кроты, незамеченными", - скупо вспоминал об этом эпизоде комполка. За этот поход в мае 1940 года он был удостоен ордена Красного Знамени.
Почти восемь тонн взрывчатки
Судя по всему, Павел Лукницкий уже знал о том, в ночь на 1 октября 1941 года по специальному заданию Арсеньев уничтожал объекты Петрозаводска, и очень ждал его рассказа. Комполка же вспоминал об этом довольно буднично:
"При отходе (по линии фронта - здесь и далее примечания автора.) мы по приказу командования сжигали и уничтожали все имеющие военное значение объекты. Строя оборону после тяжелых июльских боев, батальон получил приказ Военного совета армии прибыть в Петрозаводск. В батальоне из 1400 человек к этому времени оставалось 1100 человек. Погрузились на станции Лахден-Похья (Лахденпохья) и 2 августа прибыли на станцию Эйсоэло (Эссойла), что за Петрозаводском... Под руководством батальона у нас работало 12 тысяч человек гражданского населения, создали очень крепкую оборону, а в районе Вагод-озера (Вагатозеро под поселком Пряжа) и до самого Петрозаводска мы одновременно строили и воевали".
25 сентября командованию стало ясно, что Петрозаводск придется оставить. Арсеньева вызвали начальник инженерного отдела 7-й армии полковник Матвиенко и комиссар Миронов. Он вспоминал: "По решению партии и правительства на меня возлагается большая и ответственная задача взорвать важнейшие объекты города Петрозаводска. В мое распоряжение предоставляется 70 бойцов с командирами".
27 сентября Арсеньев с командиром роты лейтенантом Симоновым объехали все петрозаводские объекты, произвел расчеты: сколько потребуется взрывчатых веществ, чтобы взорвать важнейшие механизмы и сооружения. "Уничтожению подлежали: шесть электростанций, городской водопровод, фидерная и аккумуляторная станции, отдельные цеха Онежского завода, тюрьма, главный почтамт, ликеро-водочный завод, типография Анохина, опытная фабрика, холодильник, десять мостов, все три бани и многое другое..."
Когда взрывчатка была заложена, командир приказал отправить 35 человек своей группы с инструментом из города: "С остальными я справлюсь, а, случись чего, погибнет нас меньше". Судя по всему, оставшиеся группы подрывников находились на объектах и ждали сигнала к началу операции. Дальше - чистая хроника событий:
"30 сентября в 20.00 через Кировский мост (по мнению историка архитектуры Елены Ициксон, речь, скорее всего, шла о Пименовском мосте) прошли остатки нашей артиллерии по направлению к Соломенному, часть же пехоты 120-го стрелкового полка еще была на окраине города, вела бой. В 22.30 от вокзала прошла последняя группа заграждения - войск пограничников. В 23.10 шоссе в направлении Кондопога–Пряжа было перерезано финнами. Мне пришлось изменить маршрут отхода, и в 23.20 я поехал на пикапе с младшим политруком Купряхиным предупредить старших других групп о том, что изменяется маршрут отхода".
Как рассказал Арсеньев, машина, в которой они ехали, тоже была напичкана 60 килограммами взрывчатки с подведенным бикфордовым шнуром - на всякий случай. И он представился...
В пути у Первомайского моста (соединяющего современные Первомайский проспект и улицу Анохина) машина была обстреляна двумя десятками финских автоматчиков. Шофера ранили, Арсеньев перехватил руль, затормозил у канавы и потушил фары. С Купряхиным они оттащили раненого в кювет, затем комиссар пробрался к пикапу, поджег бикфордов шнур и вернулся в темный кювет. "Когда финны бросились к машине, она взорвалась, и все вокруг было разнесено в клочья, - рассказывал Николай Георгиевич. - Мы перевязали шофера, дошли до первой группы наших хлопцев, я предупредил их о пути отхода и направился к другим группам".
1 октября в 02.00 Арсеньев снова возле Кировского моста, где уже, отступая, прошли последние подразделения пехоты, а вслед за ними появились три финских танка. "Они вели огонь, но зайти на мост боялись, чувствуя, что он заминирован. Прождав еще минут сорок, я дал команду взорвать весь мост, а затем пустил красную ракету. Это было сигналом к началу уничтожения последних объектов...
С утра и весь день мы взрывали и жгли дома Петрозаводска, бросая бутылки КС (самовоспламеняющаяся смесь, состоящая из бензина, керосина и лигроина, иногда с добавлением белого фосфора), пробирались ползком канавами, через дворы домов, осторожно, мелкими группами... Сожгли пристань, гостиницу ("Северную"), плотину...
Произвести же полное разрушение я не смог, так как имел всего семь тонн восемьсот килограммов взрывчатых веществ. Поэтому взрывал только важнейшие станки и машины, все только самое главное", - добавил Арсеньев.
Ночью все диверсанты собрались у переправы в Соломенном, где встретили бойцов из других частей - всего 112 человек. Они сколотили плоты, переправились через пролив, и комиссар повел их по азимуту на станцию Шуйская. До нее по прямой - меньше 20 километров, но, как рассказал Арсеньев, прячась от финнов, они "шли зигзагами, петляя болотами и озерами, отмахав километров семьдесят", и появились на станции только 4 октября. Бойцы его батальона не верили своим глазам: считали комиссара погибшим.
"Командование армии было уже в Кондопоге. Я приехал, доложил о том, что задание выполнено. Они посылали разведку проверять, и установлено было, что из трех оставленных групп только моя все выполнила", - завершил свой рассказ Николай Георгиевич.
За выполнение ответственного задания Военного совета 7-й отдельной армии - "взрыв основных объектов в г. Петрозаводске" и учитывая, что "весь личный состав был выведен из города без потерь", комиссар 184-го саперного батальона старший политрук Николай Арсеньев был награжден орденом Красного знамени.
Читайте далее: "Почему Петрозаводск сожгли свои, и почему не полностью".
