По официальной статистике, после победы в Великой Отечественной войне в СССР находилось около 3,5 миллиона военнопленных из разгромленных армий Германии и ее союзнических стран. Их размещали в разных регионах, в основном, в наиболее пострадавших от войны - как рабочую силу для восстановления разрушенного народного хозяйства. Карелия не стала исключением.
Главной проблемой была вода
В некоторых местных публикациях на эту тему указывается, что в 1946 году в республике находилось более 25 тысяч пленных солдат и офицеров, но документы Национального архива РК называют другую цифру. Согласно справке министра здравоохранения К-ФССР от 7 октября 1946 года, на территории республики находились в лагерях: №120 (Петрозаводск) - 8000 человек; №447 (Пудож) - 2000 человек; №212 (Сегежа) - 3000 человек; № 66 (Питкяранта) - 2000 человек. То есть, в общей сложности 15 тысяч военнопленных.
Кстати, эта справка была подготовлена минздравом республики как отчет о санитарно-эпидемиологической обстановке в местах содержания пленных. Судя по этому документу, их обслуживали два госпиталя, находящиеся в Петрозаводске и Кеми (на 400 коек каждый). Кроме того, в самих лагерях имелись лазареты. Работали в них не только советские врачи, но и медики-военнопленные.
В справках минздрава указывается, что в лагерях преобладали такие заболевания, как пневмония, туберкулез, дизентерия, острые кишечные заболевания, дистрофия, менингит, ревматизм, авитаминоз и пр. Причиной смертности чаще всего были пневмония и туберкулез. Только в сегежском лагере в октябре 1945 года в лазарет поступило 195 военнопленных с острыми желудочно-кишечными заболеваниями, в декабре - 369, а в январе 1946 года - 584 человек. В документе указывается, что "причиной резкого роста заболеваемости является недоброкачественная вода, подаваемая в водопровод". И нынешним сегежанам эта проблема хорошо известна.
Концлагери, о которых никто не помнил
Самым большим в Карелии был петрозаводский лагерь №120. Его организовали по постановлению СНК (Совета Народных Комиссаров) Карело-Финской ССР от 19 сентября 1944 года: "отвести для организации лагерей военнопленных поселок Петрозаводского госстройтреста в местечке Кукковка на 3000-3500 человек, жилой поселок Соломенского кирпичного завода на 500 человек и жилой поселок Сулажгорского кирпичного завода на 500 человек". С временем эти цифры, естественно, менялись.
Пленных задействовали в всех сферах народного хозяйства республики: они разбирали развалины, восстанавливали промышленные и жилые здания, работали на лесоповале и в полях. За этот труд, как это не покажется странным, кроме баланды (самим-то есть было нечего), они получали - пусть мизерную - зарплату, и могли приобретать на эти деньги продукты, одежду.
Пленным были разрешены переписка с родными и получение посылок. И мало кто знает, что постановление, регламентирующее такое содержание военнопленных, было принято СНК СССР еще 1 июля 1941 года. Интересный факт, учитывая, что наша страна, а также Германия и Япония, не ратифицировала ни Гаагскую (1907 г.), ни Женевскую (1929 г.) конвенции.
Пленных начали отпускать на родину в 1947 году по решению состоявшейся в Москве конференции союзников, но репатриация продолжалась до начала 50-х годов. То есть, эти люди жили несколько лет на виду у местного населения. Каждый день их отводили на работы, кормили, водили обратно в лагерь, наконец, перевозили трупы умерших на кладбище. И вот что странно: их пребывание в городах и весях Карелии словно вычеркнуто из памяти народа.
Разрозненные воспоминания
Мой отец, приехавший из прифронтовой столицы республики – Беломорска - в только что освобожденный Петрозаводск, практически не вспоминал о пленных. Лишь однажды, показав мне, мальцу, в начале 60-х на узорную малиново-серую брусчатку Первомайского проспекта, сказал: "Смотри, как немцы красиво и надежно сделали!" И действительно, мостовая простояла до середины 80-х годов.
И я, родившийся в Петрозаводске через восемь лет после Победы, не помню, чтобы среди дворовых подростков или взрослого окружения шли разговоры о житье-бытье пленных. Хотя сама война оставалась рядом: ее отголоски в виде касок, противогазов, даже оружия всех мастей, хранились почти у любого пацана в сарайке. И у меня были в виде "трофеев" лезвие немецкого штыка, диск-"тарелка" пулемета Дегтярева и гильза от 37-мм финского орудия. А на тему пленных словно было наложено табу. Быть может, потому что люди хотели поскорее забыть все, что было связано с военным лихолетьем...
И только в 70-х я столкнулся с темой военнопленных, когда после армии пришел работать на петрозаводский завод "Авангард". Моим наставником был Анатолий, все детство просидевший с матерью в финском концлагере, а после освобождения 13-летним ребенком участвовавший в восстановлении завода. В работе были задействован и пленные немцы. И однажды, мстя за все пережитое, мальчик Толя спустил с крыши цеха кирпич на голову "фрица". Кто это сделал - начальство не выяснило, а может, и не хотело. Сам Анатолий об этом рассказывать не любил, и мы его понимали.
А в 1992 году в немецком Любеке, куда на День города мы пришли на фрегате "Святой Дух" клуба "Полярный Одиссей", в разгар празднества на борт поднялся старый немец: "Откуда вы? - Из России, Карелии… "Петрозаводск," - утвердительно сказал дед и тут же куда-то убежал, но вскоре вернулся с пачкой пожелтевших писем. Оказалось, что он был в плену - сидел в лагере №120 с 1944 по 1949 год, работал по довоенной профессии - монтером на заводской электростанции. А письма - это сохранившиеся весточки родным в Любек.
Дед рассказал, что в Петрозаводске было очень холодно зимой и все время не хватало еды (он был крупный мужик). Но жители поселка постоянно подкармливали пленных, хотя сами недоедали. Как работник, он был на хорошем счету, поэтому в последние годы его выпускали из лагеря в увольнительную. "Какие красивые и отзывчивые были ваши русские девушки", – старик от нахлынувших воспоминаний даже пустил слезу.
Девичий лагерь в Падозере
Но в числе этих спецлагерей в справке минздрава КФССР не указан еще один - 517-й, в котором содержались и работали не военнопленные, а гражданские люди, интернированные и перемещенные в СССР для нужд его экономики. Хотя западные союзники не применяли принудительный труд мирного населения покоренных стран, советское руководство официально считало возможным использовать "репарацию трудом" в качестве компенсации за потерю миллионов советских граждан, угнанных нацистами в Германию.
Соответствующее постановление ГКО (Государственного Комитета Обороны) СССР было подписано в декабре 1944 года: "мобилизовать и интернировать с направлением для работы в СССР всех трудоспособных немцев (и не только) в возрасте - мужчин от 17 до 45 лет, женщин - от 18 до 30 лет, находящихся на освобожденных Красной Армией территориях Румынии, Югославии, Венгрии, Болгарии и Чехословакии". Чуть позднее к ним присоединятся граждане, проживавшие в Восточной Пруссии и Силезии. Всех, конечно, не вывезли, но число интернированных - тех кого посчитали "участниками фашистских организаций" и "прочим вражеским элементом" - достигло, по некоторым оценкам, почти 300 тысяч человек. Примерно половина из них - женщины.
Такой лагерь для интернированных был и в Карелии. О нем рассказал первый в республике правозащитник Иван Чухин, в то время майор милиции (как это сегодня не покажется странным.
В 90-х годах он один сотворил то, что не смогли или не хотели сделать профессиональные историки: влез в приоткрывшиеся в ту пору архивы НКВД-МГБ. И самое главное, встретился с людьми, свидетелями, жившими в ту пору. В результате в 1995 году появилась уникальная - единственная в Карелии, да и вообще в России - хроника жизни женского лагеря №517, расположенного неподалеку от станций Падозеро и Вирандозеро Прионежского района.
В 1945 году в этот забытый богом район привезли из освобожденной Красной армией Европы две тысячи интернированных граждан, в основном, женщин. В каждом из двух отделений лагеря их ждали бараки с двухъярусными нарами, согласно нормам - 1,3 кв.м на одну женщину, прачечная на шесть корыт, баня на 25 помывочных мест в час, столовая на 200 человек одновременно.
Впрочем, в первое время в столовой не было не только столов и скамеек, но даже мисок. Лейтенант Шувалов докладывал: "Ведер в лагере нет ни одного, и арестованные целыми днями едят снег, в результате процентов десять уже заболели ангиной..."
17 апреля, на лесном кладбище возле лагеря появилась первая могила - умерла Маргарита Фризе, 27 лет. На следующий день - двое, 19 апреля - еще двое. Самой молодой, Хедвиг Черлинских, было 16 лет...
Изначально начальником лагеря был интендант 3-го ранга Виктор Соловьянов, как выяснилось, ранее неоднократно судимый. При нем шло воровство продуктов для заключенных, совершались откровенные издевательства над немками, вплоть до групповых изнасилований, зафиксированных в отчетах следователей НКВД. В результате чего Соловьянов был осужден на 10 лет лишения свободы.
В июне 1945 года лагерь принял новый начальник - капитан Борис Суслов. Ему было всего 26 лет, но этот ленинградец, инженер-строитель по образованию, прошел всю войну. В 1944 году он, командир дивизионной разведки, кавалер ордена Отечественной войны, двух орденов Красной Звезды был тяжело ранен и после лечения отправлен в тыл. При капитане Суслове в лагере был наведен возможный по тем временам порядок.
Ивану Чухину удалось встретиться и с уже бывшим капитаном Сусловым, жившим тогда в Петрозаводске, и многими другими свидетелями событий спецлагеря №517.
Окончание следует.
