Далеко не все звезды эстрады и кино могут похвастать таким неубывающим интересом к их персоне со стороны журналистов, как Клавдия Александровна Нюппиева из Петрозаводска. В детстве маленькая Клава вместе с сестрами оказалась узницей финского концлагеря. В 1944-ом году во время освобождения Карелии от фашистской оккупации, фотокор газеты "Фронтовая иллюстрация" Галина Санько сделала тот самый снимок детей за колючей проволокой, ставший в последствие широко известным по всему миру. В кадр попала девятилетняя Клавдия. С тех пор и родился феномен "та самая девочка с той самой фотографии", а журналисты сделались постоянными посетителями Клавдии Александровны.
"Я уже с 66-ого года про все это рассказываю. Шутка ли - шестьдесят лет уже как!", - говорит Клавдия Александровна. Только за последнюю неделю она дала пять интервью разным изданиям, преимущественно федеральным. "Устала, если честно, - признается она. - Каждый раз говорю себе, что это был последний раз, но потом опять не могу отказать в очередной просьбе об интервью".
Мы с фотокорреспондентом передали Клавдии Александровне редакционные поздравления с наступающим Днем Победы и вручили подарок от редакции "МК в Карелии". Букет роз, ягоды, печенье и чай в красивых подарочных упаковках с цветочными рисунками на крышке банки - хотелось привнести чего-то нежного, женственного и весеннего. После чего хозяйка квартиры провела нас в гостиную. Даже по дому Клавдия Александровна сегодня передвигается с тростью: сильно болит тазобедренный сустав. Что, впрочем, не помешало, как это у нас заведено, пенсионерке съездить на днях на дачу - прибраться после зимы. "В одной руке трость, в другой - грабли, так и работала", - с самоиронией на ходу рассказывала гостеприимная хозяйка дома.
Одна из недавних статей в СМИ с рассказом нашей героини о тех днях уже оперативно переведена на финский язык вызвала в сети бурную дискуссию. Финнам не нравится активная общественная деятельность Клавдии Александровны и ее воспоминания о годах заключения в финском концентрационном лагере. Еще бы, многим хотелось бы вычеркнуть из анналов памяти эту очень и очень нелицеприятную, если не сказать - позорнейшую для наших соседей страницу их истории.
На стене в гостиной в квартире Клавдии Александровны на видном месте висит обложка англоязычного журнала Queen с ее портретом.
Клавдия Ивановна - а она 1935-ого года рождения - выглядит без преувеличения потрясающе. Она следит за собой, у нее стильная стрижка, она элегантно одета и носит изысканные ювелирные украшения. Память - на зависть, речь - безупречна. Пожилая женщина как по писанному без запинки перечисляет все даты, цифры, имена, города, названия факультетов образовательных заведений всех сестер и детей, внуков и правнуков (их у нее трое). Сказываются прекрасное советское образование - Клавдия Александровна кандидат биологических наук - и десятки интервью, которые она дала за многие годы.
Вот и наше с ней интервью она, человек в этом вопросе уже многоопытный, подкованный, знающий, что да как, начала, не дожидаясь вопросов корреспондента. Все фотографии, книги, альбомы уже подготовлены и лежат стопками под рукой на столе. На одном из старинных фото - мама Клавдии Александровны с маленькими дочерями. Центральной фигуры на фотографии не достает: старшей девочке Мари не нравилось, как она вышла, и она вырезала свое изображение ножницами. Внешность всегда имеет значение для женской природы, даже в концлагере девушки остаются девушками.
Семья Клавдии Александровны из Заонежья, из деревни с очень необычным, совсем не карельским и не русским названием - Рим. К слову, Климент Соболев, руководитель Кижского крестьянского восстания 1769-1771-ого годов, сосланный на вечную каторгу в Сибирь, - родственник Клавдии Александровны: ее девичья фамилия Соболева. Клавдия Александровна заказала в архиве родословную, надеясь восстановить сведения о предке-бунтовщике, однако информации о нем практически не сохранилось.
Отец Александр Васильевич родился в 1905-ом году. Участник Финской войны, он вернулся с фронта с обморожениями. Во время Великой отечественной войны ушел воевать добровольцем, служил в Пряжинском истребительском батальоне. Маму Клавдии Александровны, тоже 1905-ого года рождения, звали Степанида Ивановна. "Точнее, - поправляет Клавдия Александровна, - ее звали Стефанида, но в паспорте имя записали через "п"".
В семье было восемь детей, двое умерли в младенчестве. В 1927-ом году родилась Мария, старшая дочь, самая младшая, Эля, родилась в сорок первом. Накануне нападения Финляндии, Александр Васильевич находился в Пряже, у отца гостила Мария. Девочку уже даже внесли в эвакуационную карточку. Степанида Ивановна с детьми эвакуироваться из Рима не смогла - в тот год рано встал лед на озере и баржи не пришли. Семья планировала перебираться в Пряжу, к главе семейства, уже и приготовились продавать корову. Но не успели - Степанида Ивановна была на сносях, вот-вот должна была появиться на свет малышка Элечка.
Мария самостоятельно отправилась к семье в Рим. Девушке было всего четырнадцать, она с неделю жила на пристани, спала на голой скамье. Но ей очень хотелось к маме и сестрам. Клавдии Александровне хорошо запомнился тот день: мать посадила ее у окна и велела смотреть на улицу, не оборачиваясь. А сама начала готовиться к родам. Вскипятила воду, принесла пеленки и ножницы. Дело было в сентябре, в доме топилась печь, по стеклу бежали струи дождя. В этот момент маленькая Клава увидела подходившую к дому старшую сестру. Мария вернулась как нельзя более вовремя: она смогла позаботиться о матери, она и приняла, по сути, младшую сестренку.
В ноябре пришли финны. Девочки, все шестеро, сидели на печи, новорожденная Эля спала рядом, когда в доме появились финские солдаты в белых маскировочных халатах и начали требовать молока. Степанида Ивановна лишь молча отодвинула занавеску на печи, где притаились, мал мала меньше, дети. Финны настаивать не стали. "У них в руках были марки, они готовы были заплатить", - вспоминает Клавдия Александровна.
На следующий день к дому подогнали сани и всех погрузили в них. Вещей взять с собой не разрешили, в сарае осталась корова, в печи - обед. Семью отвезли в Терехово, где Степаниду Ивановну на две недели посадили в тюрьму за побег - женщина не удержалась, вернулась в Рим за коровой и привела ее с собой. Корову забили, беглянку наказали. За время заключения у кормящей матери пропало молоко. Маленькую Элю кормили, если это можно было так назвать, давая ей сосать завернутую в марлю кашицу из растертой рыбы. Степанида Ивановна не выдержала чудовищного стресса, у молодой женщины случилось психическое расстройство. Ее поместили в лечебницу на улице Федосовой в Петрозаводске, откуда периодически возвращали в лагерь, но ненадолго, до нового приступа. В сорок пятом году ее не стало. В Песках есть больничная братская могила, где установлен мемориал памяти узников концлагерей. Клавдия Александровна предполагает, что мама - среди погребенных в этой могиле.
Сестры содержались в шестом концентрационном лагере в Петрозаводске. "Концлагерь номер шесть, 125-ый барак", - Клавдия Александровна запомнила жуткие цифры на всю жизнь.
В лагере дети страшно недоедали, в день на человека полагалась ложка муки. Антонина, одна из старших сестер, которая была младшим вместо мамы: маленькая Эля мамой сестру и звала - варила из этой муки похлебку. Тося работала в мастерской, где дети плели лапти и шляпы из стружки, и порой приносила выданное ей на работе подсолнечное масло. Малолетние узники выпрашивали еду у солдатских поваров, однако раз на раз не приходилось: повар мог и дать что-нибудь, а мог и отвесить болючего пинка. Иногда дети сбегали, пролезая под колючей проволокой, надеясь раздобыть что-нибудь съестное в полях или выпросить подаяние у жителей окрестных домов.
Уличенные в побеге подвергались порке - 25 ударов резиновой дубинкой. А однажды часовой на вышке открыл по детям стрельбу. Клавдию Александровну пуля задела по касательной, вырвала кусок мягких тканей из бока. "Боль была, как от ожога", - вспоминает она. Медицинской помощи в лагере никакой не было, да ни в коем случае нельзя было признаваться в ранении, это было равноценно признанию в побеге. Рана заживала сама, долго гноилась, благо, обошлось.
В концлагерях содержались только русские. Карелы и представители финно-угорских народностей, а также лояльные к оккупационным властям и согласившиеся перекреститься в греко-католическую веру, получали специальные документы, и их в лагеря не помещали. Чистой воды неприкрытый нацизм, как он есть. Некоторые согласившиеся перейти в новую веру заключенные освобождались из лагеря и оказывались вычеркнутыми из списков узников - впоследствии им было не просто подтвердить этот свой статус, когда они захотели сделать это.
Мария работала на лесозаготовке и на строительстве дорог. Три года заключения Клавдия проходила фактически босиком, с сестрой Раей у них была одна пара ботинок на двоих. Узников подвергали пыткам - сгоняли в жарко натопленную баню, а потом обливали ледяной водой. Хорошо хоть, баня была действительно просто баней, а не газовой камерой под видом душевой, как в немецких душегубках. Время от времени в бакарах в целях дезинфекции жгли серу, многие заключенные получали отравление серными газами, у некоторых потом долго шла носом кровь. В помещениях сохранялся стойкий запах серы - более символичного запаха для происходившего и придумать нельзя. После инспекции Красного Креста нормы питания в лагере, изначально установленные Маннергеймом, были чуть увеличены, а вот наказания, наоборот, ужесточились.
В сорок третьем году в лагере открыли школу, где преподавали Закон Божий и письмо. Клавдия Александровна в эту школу не попала, она пошла в первый класс только в девять лет, уже после освобождения, в 44-ом году, в олонецком Детдоме.
Многие комментаторы в сети задают вопрос, почему дети, регулярно сбегавшие из лагеря, не убегали совсем, не пытались найти наших партизан. "Сегодня, в сытое спокойное время, легко об это рассуждать. Куда мы, дети, могли убежать? Где бы мы стали искать партизан?", - негодует Клавдия Александровна. К тому же за побег могли наказать оставшихся в лагере.
25-ого июня сорок четвертого года финны начали отступать. Уезжали на велосипедах, но с автоматами. Когда некоторые узники бросились к складам - там были резиновые сапоги - солдаты открыли по ним огонь. В Петрозаводск стали прибывать один за другим составы и катера с нашими военными. Сестры Клавдии Александровны и она сама дежурили на пристани, надеясь увидеть отца. На пристани полыхали пожары, но девочки не уходили, а отец все не появлялся. Александр Васильевич пропал без вести за считанные месяцы до Великой победы, за которую заплатил поистине запредельную цену наш народ, подлежавший, согласно нечеловеческим планам фашистских захватчиков, практически полному истреблению - просто так, ни за что.
После освобождения старшие девочки, Мария и Антонина, отправились на Дальний Восток - там продолжалась война с Японией. Мария, которой на тот момент было семнадцать лет, стала санитаркой, пятнадцатилетнюю Антонину взяли библиотекарем. А младшие сестрички остались беспризорными. Увидев на улице объявление о детских приемниках-распределителях для таких, как они, деток, оставшихся без призрения, как это называлось тогда, сестры отправились в один из них.
Младшую Элю определили в Дом Малютки, остальных детей отправили по детдомам в разных городах. Сестра Женя сменила четыре таких учреждения за свою детскую жизнь. "Нас разлучила наша "добрая" власть", - говорит Клавдия Александровна. Политика государства была такой - жители оккупированных территорий, в том числе и узники финских лагерей, вызывали подозрение, считались неблагонадежными, и отношение к ним было, как к врагам народа. Им запрещалось учиться на некоторых специальностях, занимать определенные должности.
Клавдию Александровну хотела удочерить финка канадского происхождения Кертту Лехто. Женщину отговорили сотрудники детского дома - в детском учреждении кормили детей гораздо лучше, чем это смогла бы делать в послевоенное время при сохраняющейся карточной системе мать-одиночка. Но маленькая Клава частенько бывала у своей второй матери, гостила у нее на выходных и на каникулах, а после седьмого класса Кертту все же забрала девочку к себе насовсем. Три года они прожили вдвоем, пока Клавдия Александровна не поступила в институт.
Семья Кертту приехала в Советский Союз из Канады - строить коммунизм. Родных Кертту репрессировали, но сама она до конца оставалась истовой коммунисткой, партийной и, по мнению Клавдии Александровны, "слишком идейной". Кертту была директором школы, намеревалась стать председателем колхоза - совсем юная еще Клавдия ее отговорила, посчитав, что ее вторая мама не совсем представляет, с чем ей придется иметь дело.
Жила Кертту не в самом Олонце, а в поселке Рыпушкалицы в пяти километрах. "Идешь в Олонец в школу пять километров, потом пять километров обратно. Потом еще пять километров - в кинотеатр или на танцы, пять - обратно", - с улыбкой вспоминает Клавдия Александровна.
Клавдия Александровна заочно закончила Сельхозинститут в Балашихе. Ее супруг, Александр Александрович, был радиотехником, специалистом по наведению ракет. Семья жила в Подмосковье, в военном городке секретного типа. "Несколько лет за колючей проволокой в лагере, и еще пять лет за такой же проволокой в военном городке", - оценивает свою послевоенную жизнь Клавдия Александровна.
Через какое-то время супруги с детьми переехали в Петрозаводск.
Не осталось ли у нее обиды после такого кошмарного детства на финнов, Клавдия Александровна отвечает: "Я с ними жила. Кертту была финкой, наши соседи были финны". Дочь бывшей узницы финского концлагеря с семьей, детьми и внуками, давно проживает в Финляндии.
Комментарий редакции.
Всепрощение это уникальная особенность русского человека. Сегодня история повторяется. Снова простим?
