Умом Россию не понять, но он пытается. Заметки шотландца, осевшего в Карелии. Что ищет он в краю далëком? Как удается найти общий язык, что общего у двух народов, об этом рассказал соплеменник Дункана Маклауда «МК в Карелии».
В английском языке есть устойчивое выражение: “He would give you the shirt off his own back” (дословно: он снял бы для тебя свою рубашку). И нет, это не то, о чем вы могли подумать, хотя, возможно и об этом тоже. Так говорят о человеке настолько щедром, что он отдаст даже то, что ему самому необходимо. В русском есть почти точный аналог: «последнюю рубашку отдаст». Я услышал эту фразу задолго до приезда в Россию, но настоящий эмоциональный смысл она обрела для меня лишь тогда, когда я столкнулся с русским гостеприимством лично.
До приезда в Россию я думал, что понимаю, что такое гостеприимство. Я родился, вырос и прожил большую часть жизни в Шотландии - стране, известной своим теплом, дружелюбием и открытым отношением к незнакомцам. Говорят, что шотландцы готовы выставить собственную семью из дома, чтобы освободить место для гостя. Конечно же, это преувеличение - так мы не делаем, но эта фигура речи очень правильно передаёт известное шотландское гостеприимство. Оно живое и непосредственное: вы можете зайти в любой паб, и через какое-то время кто-нибудь начнёт рассказывать вам истории из жизни, давать советы, знакомить со своим кузеном и, скорее всего, настойчиво угощать вас выпивкой. Шотландское гостеприимство общительное, весёлое и очень разговорчивое. Вы чувствуете себя желанным гостем. В Шотландии мы гордимся нашим чувством юмора и дружелюбием, которые способны превратить незнакомца в друга всего за один разговор.
Россия, как я узнал позже, тоже тёплая, но это тепло греет по-другому.
Если шотландскую дружелюбность можно сравнить с пылающим огнём в пабе, то русское гостеприимство - это глубокое, ровное тепло от постепенно разгорающегося очага в деревянном доме зимой. Оно, возможно, спокойнее, но как будто более душевное. В России есть для этого особое выражение: «широкая русская душа», которое подразумевает особую эмоциональную широту, щедрость, открытость сердца и чувство ответственности. Когда русские помогают, они не просто оказывают помощь, они принимают вас под своё крыло.
Один из моментов, который удивил меня, когда я только приехал в Россию, и удивляет до сих пор - это то, насколько серьёзно здесь относятся к заботе о госте. Это не просто вежливость, это чувство долга. Если русский человек решает, что вы «его человек», количество усилий, которые он приложит, чтобы позаботиться о вас, поражает. Вы становитесь не просто желанным гостем, вас принимают как своего.
Я начал понимать это не из книг и не из разговоров, а из настоящих жизненных ситуаций, в которых я оказался здесь в России. Незнакомые мне люди проявляли такую инстинктивную щедрость, это так глубоко меня поразило.
Первый случай произошёл несколько лет назад, во время моего первого визита в Россию (одного из многих, последовавших позже). Несмотря на то, что мой русский тогда был крайне ограничен, приземлившись в Санкт-Петербурге, я как-то сумел пройти таможню и найти метро (попав сначала в магазин под названием «Метро», где запутал и себя, и персонал в попытках выяснить, где же находится вход в подземку). Мне нужно было добраться до Петрозаводска, города, который я теперь называю домом, поэтому я искал Ладожский вокзал. Было уже поздно, поезд отправлялся только утром, и я решил сразу ехать на вокзал и скоротать там ночь. Как истинный шотландец, я пожалел денег на гостиницу ради нескольких часов сна. О себе мы говорим: «у шотландца длинные карманы и короткие руки», которыми в карманы не попасть.
К сожалению, я вышел из метро не на той станции, и мне пришлось немного побродить в поисках вокзала, прежде чем я осознал свою ошибку. Но метро уже закрыли. Сверившись с картой в путеводителе и сориентировавшись, я понял, что вышел слишком рано, нужная мне станция была в нескольких остановках. Я решил идти пешком. Вскоре я понял, что это не так просто, как я себе представлял. В отличие от Глазго, где станции метро расположены близко друг к другу, и можно быстро дойти от одной к другой, в Петербурге между станциями могут быть километры.
Значительно большей преградой оказалась Нева. Станция, на которой я вышел, по закону подлости, находилась на противоположной стороне реки от вокзала. Для большого современного Петербурга это не проблема, мосты - обычная часть городской инфраструктуры. В старой имперской столице мосты разводят каждую ночь, чтобы пропускать корабли. Пока я дошёл до Невы, мост уже подняли. Обхода не было, я нашёл место, сел с чемоданом и приготовился к долгому холодному ожиданию. Был март, было все еще холодно.
И вот мы подходим к сути этой истории. Дрожащий от холода, я привлёк внимание довольно сурового вида местного. На его ломаном английском и моём плохом русским мы выяснили, что я из Шотландии, впервые в России; он бездомный, раньше жил в «хрущёвке». Во время разговора он предложил мне банку пива. Я пытался отказаться, но он настаивал, пока я не согласился. Мне подумалось, что это была не просто его последняя банка пива, что это вообще единственная его собственность, кроме той одежды, которая была на нём. Пиво было очень крепким, каким-то местным аналогом «can of super». На вкус оно было…ни на что не похоже, и это не в хорошем смысле. Но после всего лишь глотка я перестал чувствовать холод.
Причина его поступка была проста: он увидел, что я мёрзну, и хотел чтобы, как гость его страны, я понял, что мне здесь рады. Когда мосты снова опустили, он пошёл со мной, чтобы убедиться, что я не заблужусь. Мы беседовали, насколько могли, и попрощались у вокзала.
Меня поразил не сам поступок, а дух, который за ним стоял. Это была не лёгкая дружелюбность. Это было что-то более тяжёлое, более искреннее - негласное убеждение: если кому-то поблизости нужна помощь, помоги. Даже если у тебя почти ничего нет.
Это был мой первый взгляд на «широкую русскую душу».
Если петербургский эпизод показал мне глубину русской доброты в трудный момент, то встреча с петрозаводским предпринимателем Андреем раскрыла другую её сторону: стремление включить гостя в свою жизнь, традиции, круг не из формальности, а из искренней заботы.
На тот момент я почти не знал Андрея. Мы виделись лишь однажды на дне рождения его будущей жены на берегу озера. Я запомнил его уверенным, добродушным и прямым, таким человеком, который не беспокоится о том, в чём другие видят проблему: языковой барьер, неловкость, культурные различия. Он держался спокойно, с такой легкой уверенностью, которая располагает всего после пары фраз.
Когда позже я снова приехал в Россию, обстоятельства сложились так, что я оказался один на выходные в Петрозаводске. Моя девушка, теперь жена, должна была уехать к семье. Казалось бы, всего на пару дней, но я оказался в своеобразном вакууме. Я пересёк пол континента и вдруг остался один, не зная как решать даже простые задачи в чужой стране.
Андрей понял это сразу. И вместо того чтобы выразить вежливое сочувствие или сказать: «Отдохни пару дней», он принял простое, но удивительное решение - он пригласил меня провести выходные на их семейной даче.
Дача стояла прямо у озера - место, напоминающее строки: «И не понять, то ли небо в озеро упало, и не понять, то ли озеро в небе плывёт». По берегу были раскиданы другие домики, но всё равно ощущалась отдалённость от мира. Тишина, свойственная российской глубинке, не пустая, она наполнена едва уловимыми звуками: скрип дерева, шум ветра, плеск рыб, ударяющей поверхность озера, где-то вдалеке.
С самого начала Андрей отнёсся ко мне не как к гостю, а как к кому-то, о ком нужно позаботиться. Это не было показухой или формальностью, это было чем-то более глубоким - как будто на те выходные он стал ответственным за мой комфорт, моё благополучие и моё знакомство с ритмами русской жизни.
Он приготовил то, что гордо назвал своим фирменным блюдом - плов. Готовил он на улице, на костре, с уверенностью человека, который не нуждался в инструкциях. Я до сих пор помню, как он помешивал плов, время от времени поглядывая на меня, чтобы показать что-то важное или смешное, общаясь частично жестами, частично общепонятными словами и универсальным языком «Смотри сюда».
Ужин стал проявлением настойчивой щедрости. Меня накормили так, будто мне предстояла неделя тяжёлой работы, а не тихие выходные у озера. Каждый раз, когда я клал ложку, он настойчиво предлагал положить ещё. Я встал из-за стола, сытый до степени обездвиживания. Это, как я понял позже, - одно из самых искренних проявлений гостеприимства в русском доме.
Мы ходили рыбачить на озеро. Андрей поймал увесистую щуку. Сделал он это с уверенным профессионализмом, а затем протянул её мне, чтобы я с ней сфотографировался. Это был жест чистого юмора, маленький безмолвный подарок. Ему хотелось, чтобы на фото я выглядел как человек, поймавший эту рыбу. Чтобы я смог выложить фото в соцсети с легким, безобидным подтекстом мастерства. Таким был Андрей: щедрым, открытым, добрым, весёлым. Языковой барьер не был преградой, всё было ясно без слов.
Позже, на моей свадьбе, он произнёс тост о тех выходных. Он шутил, как учил меня ходить в баню, где сидеть, что делать, как не осрамиться, и как я, несмотря на все его советы, всё равно сел не туда. Все смеялись. Я тоже. Но за шуткой было что-то большее, общее воспоминание, завернутое в добрую дружбу.
Андрей трагически скончался не так давно. И, несмотря на то, что я не знал его так хорошо, как мне бы того хотелось, новость стала ударом. Его акт гостеприимства, свободный и бескорыстный, его уверенность, его юмор, его способность разрушать языковые барьеры одним жестом, - всё это живёт в моей памяти.
То, что он предложил мне в те выходные, было больше, чем поддержка. Это была принадлежность. Место за столом. Это позволило мне заглянуть в самое сердце русского гостеприимства - не формального, не показного, а живого и дышащего. И в каком-то смысле это был подарок «последней рубашки».
Этот уик-энд десять лет назад стал одним из самых значимых событий моего русского опыта. Он не был экстраординарным в обычном понимании: не было ни приключений, ни драмы, - но это опыт открыл мне ту часть русской культуры, которую я раньше не понимал. Русские не просто показывают свои традиции, они ими делятся. Выходные на даче, банные ритуалы, рыбалка на северном озере, бесконечные тарелки с едой, - это не туристическая программа, а место в жизни, искренне предложенное тому, кого русские решили принять.
Эти истории открыли мне что-то важное: русское гостеприимство не вежливость и не обычай, это смесь истории, климата, трудностей и ценностей. В Шотландии люди встречают вас с улыбкой, разговаривают легко, вы быстро почувствуете себя частью компании. В России люди могут поначалу показаться сдержанными, немногословными, но если решат помочь, то сделают всё.
Корни этого в культуре. Суровые зимы требовали взаимовыручки для выживания. Советский период (как бы вы ни относились к его политическому наследию) укрепил идею, что нужно заботиться друг о друге. А русская литература, от Толстого до Шукшина, сформировала представление о национальном характере, построенном вокруг искренности, жертвенности и честности.
Все эти элементы формируют гостеприимство, которое меньше связано с «видимостью» и больше с искренней заботой. Оно может удивлять, даже поражать, когда сталкиваешься с ним впервые. Но если почувствуешь его, оно остаётся с тобой навсегда.
Опыт гостеприимства двух культур изменил моё понимание доброты. Шотландия научила меня красоте дружелюбия. Россия научила силе щедрости. И то, и другое по-своему тепло. Народы двух стран по-разному выражают «тепло», но эта разность обогатила моё понимание того, как это, когда тебе «здесь рады».
Когда я разговариваю с семьей и друзьям в Шотландии, я говорю им, что Россия - страна, где люди поначалу могут показаться закрытыми (и, возможно, немного пугающими), но, когда завязывается дружба, она глубокая и прочная. Я говорю им, что русское гостеприимство — это не светская болтовня и натянутая улыбка, а искренность и участие, тепло, которое живёт не на поверхности, а в душе.
В английском языке есть устойчивое выражение: “He would give you the shirt off his own back”, в русском - «последнюю рубашку отдаст». И в Шотландии, и в России я встречал людей, которые являются воплощением этих устойчивых выражений. Но именно Россия показала мне, насколько глубоко эта идея может жить в культуре и в сердце обычных людей, которые не ждут ничего взамен.
